КАТЕГОРИАЛЬПЫЙ КОНТЕКСТ ДЕЯТЕЛЬНОСТНОГО ПОДХОДА
В.Н. Сагатовский - г. Москва

Большинство советских философов, занимающихся проблемами человеческой деятельности, единодушны в том, что без использования деятельности как объяснительного принципа невозможен марксистский анализ проблем теории познания, формирования и развития человека и других областей философского знания. Описание, объяснение и проектирование различных предметов, подлжащих философскому рассмотрению с позиций категории деятельности, получило название деятельностного подхода.

Однако до последнего времени содержание категории деятельности не подвергалось специальному анализу. Чем это можно объяснить? На наш взгляд, возможны два ответа. Первое объяснение заключается в указании на ситуацию, характерную для философии в целом: за терминами обыденного языка (кто не знает, что такое деятельность?! - ведь все мы говорим прозой...) предполагается само собой разумеющееся содержание. Такой подход - и ниже мы попытаемся это показать - приводит к тому, что термины "деятельность", "деятельностный подход" часто употребляются нестрого. Второе состоит в допущении того, что деятельность - это скорее частное психологическое понятие, чем философская категория; в философии же марксизма уместнее, мол, говорить о практике.

Последнее допущение неверно по двум причинам. Во-первых, для каждого, кто знаком с советской психологией, ясно, что все "деятельностные" идеи наших психологов самым непосредственным образом обосновывались соответствующими положениями Маркса. Во-вторых, понятия деятельности и практики в работах классиков, да и вообще в истории философии несут разную смысловую нагрузку.

Если исходить из тезиса о том, что деятельностный подход есть методологическая реальность, что он имеет свою категориальную специфику и относится к сущностным характеристикам марксистской философии, то экспликация понятий, раскрывающих его природу, становится весьма ответственным делом. Эти понятия можно разделить на две группы: внешнее понятийное окружение, категориальный контекст, в рамках которого выявляется специфика деятельностного подхода, и категориальный ряд, т.е. система понятий, образующих содержание данного подхода, являющихся его категориальным аппаратом.

Мы сосредоточим внимание на анализе категориального контекста и только наметим основания категориального ряда. Этот анализ по замыслу должен послужить устранению двух указанных выше причин, мешавших рассмотрению деятельности как особой - и фундаментальной - философской категории. Для выявления адекватного категориального смысла терминов "деятельность" и "деятельностный подход" применим прием, который может быть назван методом категориальных оппозиций. Суть его заключается в последовательном сопоставлении исследуемого понятия с теми понятиями, которым оно обычно противопоставляется, и сравнительном анализе смысла и эвристических возможностей выявляемых оппозиций. Логика этого приема такова: если вы полагаете, что деятельностный подход есть специфическая методологическая реальность и что он действительно выполняет фундаментальные функции в марксистской философии, то он не может быть таким-то и таким-то и может быть таким, и только таким. Надеясь таким путем выявить подлинный категориальный смысл этого подхода, мы затем сопоставим понятия деятельности и практики.

Во-первых, достаточно распространенным является понимание деятельности как некое-го динамического процесса, противопоставляемого статическим отношениям (и тогда говорят, что отношения есть условие и результат процесса деятельности).

Разумеется, такое словоупотребление вполне оправданно в определенном контексте (кстати, адекватное чувство контекста, по нашему глубокому убеждению, есть один из важнейших атрибутов интеллекта). Но что специфическое стоит при этом за термином "деятельность"? Его значение здесь вполне покрывается значениями терминов "процесс" (если речь идет об объектно-объектных отношениях) или "действие" (если имеются в виду субъектно-объектные отношения)¹. Если деятельность понимать таким образом, то совершенно непонятна ни оригинальность, ни принципиальная значимость, ни объяснительная сила принципа деятельности. Что он должен утверждать в этом случае? Примат динамики над статикой? Но тогда это частный случай соотношения движения и покоя, не более того. Или взаимообусловленность действий и отношений, в которых они осуществляются и резюмируются? Но это давно уже азбучная истина.

Во-вторых, деятельность как внешне наблюдаемые действия, противопоставляется сознанию как внутренней программе, управляющей этими действиями.

В определенном интервале абстракции такая оппозиция имеет смысл. Выражение "деятельность и сознание" оправданно тогда, и только тогда, когда имеется в виду либо предыдущая деятельность и формируемое ей сознание, управляющее последующей деятельностью, пли, наоборот, сознание, воздействующее на данную деятельность, но сформировавшееся в рамках какой-то другой деятельности. Но в любой данный момент не может существовать деятельность без имманентно присущего ей сознания, без управляющей программы. За пределами указанного интервала противопоставление деятельности и сознания может, видимо, иметь только один смысл: подразумевается не деятельность вообще, но лишь один из ее видов или подсистем целостной системы деятельности. А именно: исполнительская деятельность, или, точнее, действия и операции по реализации, программы, построенной сознанием.

Вряд ли оправданно понимать под принципом деятельности утверждение абсолютного примата реализующих действий по отношению к реализуемой программе: это путь к бихевиоризму.

Есть известная притча об ответах трех рабочих, кативших тачки с кирпичом, прохожему, который спросил их о том, что они делают. "Не видишь разве, - сказал первый, - кирпич вожу". "На хлеб семье зарабатываю",- ответил второй. А третий сказал: "Собор строю". Была ли у них одна и та же деятельность? Или три разных деятельности, реализовавшихся в одинаковых действиях? И если сводить деятельность к реализующим действиям, то в чем же будет смысл столь популярного изречения: "В начале было дело"? Неужели в том, что сама по себе перевозка кирпича, независимо от стоящего за ней жизненного смысла, ключевой ценности, формирует человека? Если материализм понимать так, то пусть к нему присоединят любой из эпитетов - вульгарный, технократический, бихевиористский, но только не диалектический!

В-третьих, деятельность как внешне наблюдаемая активность², противополагается внешне наблюдаемой пассивности, или недеянию.

Например, А.П. Огурцов полагает, что деятельность превратилась в культурный образец только в буржуазной культуре Западной Европы. В других культурах, по его мнению, были иные стандарты: духовное освобождение в Древней Индии, недеяние в даосизме, созерцание в античности и т.д. Но при этом деятельность сводится к рациональной предприимчивости, деловой хватке буржуа. Правда, автор сам изменяет своей терминологии, когда в той же статье пишет: "Культурным образцом античности было созерцание, трактовавшееся как... самодостаточная деятельность"³.

Никто, конечно, не запретит нам понимать в "пределах домашнего обихода" под деятельным человеком предприимчивую личность, у которой "все кипит". Кант в этом смысле, не говоря уже о Диогене, был, бесспорно, недеятельным и пассивным. Но если мы хотим употреблять этот термин в универсальном категориальном смысле, то деятельность, направленная внутрь и внешне проявляющаяся как воздержание от действий, может оказаться ничуть не менее напряженной, активной (в смысле внутренней спонтанности), культурно и личностно значимой.

Деятельность, стало быть, характеризует любые формы субъектно-объектпых отношений, независимо от вектора направленности, от того, где находится объект: вне или внутри субъекта (т.е. объектом может быть и сам человек, и его внутренняя жизнь, и выработка способов воздержания от неоптимальпых внешних проявлений и т.д.)

Здесь, однако, возникают два вопроса, свидетельствующие о том, что признак быть выражением субъектно-объектной противоположности необходимый, но еще недостаточный для раскрытия сущности деятельности. Вот эти вопросы: распространяется ли деятельность на субъектно-субъектные отношения? возможен ли прорыв за противоположность субъекта и объекта?

Первый из этих вопросов мы обсудим чуть позже, а на второй склонны дать положительный ответ. Да, сущность человека выражается в деятельности, но не сводится к ней. В пределе возможен переход к такому состоянию сознания, когда в определенном отношении достигается тождество субъекта и объекта, континуальность практически сводится к нулю прерывности⁴ и оппозицией деятельности оказывается бессубъектное (подчеркиваем: не абсолютно, но в определенном интервале) переживание. Для интерпретации такой возможности совсем не обязательно обращаться к нирване или неоплатонистскому экстазу. Достаточно, например, вспомнить специфические тенденции эстетического освоения: вхождение в образ, подчинение логике образов, иолиннтерпретируемости символа и т.д.

В-четвертых, следующий важный шаг в раскрытии природы деятельности делается при противопоставлении ее как выражения активности⁵ внутренних жизненных смыслов субъекта объективному естественно-историческому процессу, в котором субъект выступает лишь как один из его элементов⁶.

Жизненные смыслы или ключевые ценности субъекта (общества, группы, личности) отвечают на вопрос, во имя чего совершается данная деятельность. Их можно охарактеризовать как такие цели (высшие цели), которые в данной системе не являются средствами, они выполняют функцию конечного основания выбора тех предметов, средств и способов, которые и образуют целостную деятельность. По отношению к деятельности они суть системообразующие начала.

Но сами они, в свою очередь, имеют основания как в субъекте, так и в породившей его в конечном счете объективной реальности. По отношению к субъекту его жизненные смыслы есть аксиологическое, ценностное выражение ("полномочное представительство") его сущностных сил, т.е. тех интегративных качеств социальной целостности, которые необходимы и достаточны для выра-жения ее сущностной специфики. Но и сущностные силы, и жизненные смыслы порождены определенными объективными социальными условиями. Однако будучи порожденными предшествующим естественнонсторическим процессом (который реализуется только через деятельность), они приобретают в субъекте относительную самостоятельность и воздействуют на течение и реализацию последующих этапов естественно-исторического процесса через ту деятельность, в которой они воплощаются.

Надо четко понять различие акцентов в двух предложениях: естественно-исторический процесс есть объективные условия, без которых нет ни формирования, ни деятельности субъекта (естественно-исторический подход); естественноисторический процесс - это условия, в которых субъект через свою деятельность воплощает свои ценности, жизненные смыслы (деятельностный подход).

В рамках этой оппозиции (деятельность субъекта - объективный процесс) наглядно проявляется универсальность и эвристическая значимость деятельностного подхода: он характеризует любые проявления общественной жизни. Опасение в "излишней" общности, абстракции исчезает, если подчеркнуть, что проявления выступают именно в том аспекте, в том объективном интервале, в котором они детерминируются уже сформировавшимися смыслами, ключевыми ценностями субъекта (общества, группы, личности), выражающими его сущностные силы.

Однако и этого недостаточно. Дело в том, что такое понимание деятельности иногда распространяется только на С <--> О отношения, и в этом случае, в-пятых, возникает оппозиция деятельность (как С <--> О отношения) - общение (С <--> С отношения)⁷.

Такое понимание деятельности снова лишает деятельностный подход универсальности, статуса сущностной характеристики социальной формы движения. Если же основой человеческого бытия объявляется только С <--> О деятельность, то в немилость попадает общение, оказывается чем-то вторичным, абсолютно производным. Это не так. Общение (понимаемое не узко - как обмен индивидов информацией, но на категориальном уровне, как любые С <--> С отношения) - одна из сущностных сторон человеческой жизни, и без него нет человеческой целостности.

Тем более нельзя согласиться со сведением деятельности к одному из видов С <--> О отношений - к преобразовательной деятельности, труду. И это нисколько не умаляет фундаментальной роли последнего в фило- и онтогенезе человека. Генетически все аспекты и виды человеческой деятельности есть развертка взаимодействия труда и общения. Но даже в самом неразвитом виде в преобразование "вплетены" познание и ценностно-ориентационная деятельность (в противном случае это будет еще не человеческий, но лишь "инстинктивный труд"). Кроме того, и сам труд выступает как деятельность, а не совокупность действий и операций, лишь в том случае, когда в нем реализуются определенные жизненные смыслы (ценности полезного эффекта или самовыражения).

Деятельность характеризует всю систему в аспекте проявления сущностных сил человека. Только при этом условии приобретают подлинное значение характеристики деятельности как "способа существования человека", как "человеческого способа отношения к миру". При таком понимании деятельностный подход действительно может быть методологической основой для понимания познания в контексте социокультурной жизни, для решения многих актуальных теоретических и практических проблем.

И наконец, о соотношении понятий "деятельность" и "практика". Нетрудно подобрать такие контексты, где деятельность и практика употребляются как синонимы, или даже такие, где деятельность, практика и чувственно-предметное преобразование (материальное производство) - это одно и то же. Многозначность подобных терминов неизбежна, но она не может служить аргументом при выяснении их категориальных смыслов без учета того контекста, в котором был употреблен тот или иной термин. Нетрудно показать, например, что выражение "чувственная деятельность, практика" в контексте первого тезиса о Фейербахе вполне оправдано контекстом полемики: Фейербах признает только "теоретическую деятельность"⁸ (стало быть, в этом же тексте Маркс уже не отождествляет деятельность и практику полностью!), а предмет, действительность, чувственность берет только в форме объекта. Маркс же предлагает видеть предмет субъективно, через деятельность, и, разумеется, прежде всего (коль речь идет об основе изменения объекта субъектом) через труд, через предметную практику. Практика здесь берется в рамках оппозиции: "практика, чувственно-предметное - теория, умопостигаемое".

Мы не имеем здесь возможности для развернутого применения метода категориальных оппозиций к понятию практики. Поэтому ограничимся указанием контекста, имеющего прямое отношение к нашей задаче: отличить деятельность от практики. Таковым является третий тезис о Фейербахе: "Совпадение изменения обстоятельств и человеческой деятельности может рассматриваться и быть рационально понято только как революционная практика"9. Ясно, что революционная практика не может сводиться к своему чувственно-предметному виду, так же как, например, и научная¹⁰. Суть категории практики в том, что она содержит в себе единство объективного и субъективного, естественноисторического процесса (ход обстоятельств) и деятельности, выполняет функцию опосредования активности, выражения смыслов и целей субъекта и закономерности объективной реальности. Именно в этом отличие марксисткого и прагматистского понимания практики, именно поэтому она может служить критерием истины и мерой того, насколько деятельность субъекта успешно "вписывается" в не зависящий от нее объективный мир.

Деятельность, стало быть, субъективный момент практики. Естественноисторический процесс - ее объективный момент. Практика - их синтез, в котором объективный процесс развертывается в соответствии со своими законами, а субъект реализует свои жизненные смыслы. Этот синтез историчен, он находится в развитии, и каждый его момент фиксирует степень овладения субъектом объективной реальности (идеал деятельности), с одной стороны, и степень "вписанности" деятельности в закономерный мир объективности (требование естественноисто-рического процесса) - с другой.

Сноски

¹ О различии понятий деятельности как целостной системы действий и операций, с одной стороны, и действий и операций как элементов этой системы - с дру-гой, см.; Леонтъев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. - М., 1975.

² Активность в данном случае понимается не как характеристика внутренней спонтанности, а как мера движения.

³ Огурцов А.П. От принципа к парадигме деятельности // Эргономика. Труды ВНИИТЭ. М., 1976. N 10. С. 194.

⁴ См.: Налимов В.В. Непрерывность против дискретности в языке и мышлении // Бессознательное: природа, функции, методы исследования. Тбилиси, 1978. Т. 3. С. 286-292.

⁵ Здесь активность понимается как внутренняя спонтанность.

⁶ О противопоставлении деятельностного и естественно-исторического подходов см.: Келле В.Ж., Ковальзон М.Я. Теория и история. - М., 1981.

⁷ См., например, полемику Б.Ф. Ломова по поводу недостаточности деятельностного подхода для понимания человеческой целостности, когда деятельность сводится к С <--> О) отношению, как в концепции: Ломов Б.Ф. Общение как проблема общей психологии // Методологические проблемы социальной психологии. М., 1975. В результате Б.Ф. Ломов приходит к формуле: "деятельность и общение".

⁸ См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 1.

⁹ Там же. С. 2.

¹⁰ "...В практику, служащую нам критерием в теории познания, надо включить также практику астрономических наблюдений, открытий и т.д." (Ленин В.И. Подн. собр. соч. Т. 18. С. 143).