Мискина М.С.,
к.ф.н., ГАГУ
Из опыта перевода на алтайский язык
повести С.Токи "Слово арата"
Одной из первых с языков братских тюркоязычных народов была переведена на алтайский язык тувинская литература. Она была представлена повестью С.Токи "Слово арата". Над переводом совместно работали Л.Кокышев, Э.Палкин и А.Адаров, и в 1953 году в Горно-Алтайском книжном издательстве отдельным изданием на алтайском языке вышла в свет книга "Аратыҥ сӧзи" ("Слово арата") [2]. Друзья со школьной скамьи, студенты московского Литературного института им. А.М.Горького Лазарь Кокышкев, Эркемен Палкин и Аржан Адаров уже имели некоторый литературный опыт и были подающими надежды талантливыми писателями.
Повесть С.Токи к тому времени уже пользовалась популярностью среди читателей. "В чем же причина такой популярности этой книги и внимания к ней?- писал Г.Ломидзе.- Она привлекала к себе всеобщее внимание, прежде всего утверждением высокого назначения человека, выходящего из "свинцовых мерзостей" жизни, суровым реализмом повествования о бесчеловечности волчьих законов антагонистического общества, обрекающего человека на жалкое существование... "Слово Арата" трогало, и всегда будет трогать своей верой в человека, а образ юной аратки Тас-Баштыг всегда будет вызывать чувство преклонения и восхищения как символ неистребимой материнской любви, мужества и силы духа"[3, с. 211]. Об этом же говорится и в предисловии к книге, изданной на русском языке, в котором отмечается, что успех трилогии не случаен. Судьба тувинского батрачонка Тывыкы отразила судьбу тувинского народа. Первая часть трилогии, посвященная детству Тывыкы наиболее драматична. Каждая ее страница полна горьких раздумий о тяготах народной жизни в старой Туве.
Народная революция в Туве выводит батрака Тывыкы на новую дорогу. Но его ждет еще немало испытаний. Юноша становится солдатом народно-революционной армии. Знакомство с видным прогрессивным деятелем, одним из основателей народно-революционной партии Тувы Оюном Кур Седи, меняет всю его жизнь. В числе десяти молодых тувинцев Тывыкы в 1925 году едет учиться в Москву, в Коммунистический университет трудящихся Востока.
Завершающая трилогию книга "Здравствуй, Москва"- итог многолетней работы писателя.
На алтайский язык переведена только первая книга трилогии, которая включает три части: "Тос чадырда" ("В берестяном чуме"), "Ырыс кайда" ("Где счастье") и "Тартыжу башталды" ("Борьба началась"). Здесь, как уже было сказано, описывается нелегкое детство главного героя, Тывыкы:голод, холод, унижения- это повседневная жизнь бедной аратской семьи. Рассмотрим поэтику перевода этого произведения на алтайский язык в соответствии со стилем писателя, в сопоставлении с образностью оригинала.
Особенностью стиля произведений С.Токи является лаконизм повествования и емкость фраз; одна фраза равнозначна развернутому повествованию. Переводчику важно было передать ее смысл в полной мере, сохранив скрытый во фразе тонкий психологизм, когда имеет значение каждое слово. Особенно большое внимание следовало уделить стилистическим особенностям как иноязычного, так и авторского произведения.
Одной из особенностей индивидуального стиля С.Токи является краткость, емкость, лаконичность фраз. Например он пишет: "Кони рванули. Обоз утонул в облаке пыли. Я побежал вперед- к переправе. Не успел: они были уже в середине Каа-Хема. Повозки взгромоздились на паром. Всадники шли бродом и вплавь" [1, с.97]. В переводе же читаем: "Аттар ичкери болды, олор тоозынга кӧрӱнбей калды. Мен ичкери, кечу jаар jӱгӱрдим. Jетпедим: олор Каа-Хемниҥ ортозында баргылап jатты. Абраны паромго тургустылар, таҥ атту улус сууны эжинип кечкилеп турды" [2, с.104].
Переводчики объединили первое и второе предложения. Это способствовало тому, что пауза между предложениями, как и интервал между действиями, стала меньше, четкий текст оригинала стал более плавным. Это несколько меняет смысловую окраску повествования и, конечно же, влияет и на тот особый стиль писателя. Следует заметить, что это отступление переводчиков является закономерностью в их переводе.
Здесь уместно отметить то, что при переводе прозаических произведений речь идет об особом ритме прозы, качественно отличным от ритма стихов. Именно этот своеобразный ритм прозы важно увидеть, уловить и передать переводчику, сохранив образную целостность повествования оригинала в сочетании с особенностями родного языка.
Так, например, у Салчака Токи звучит: "Вокруг чума много круглых холмов. Как хорошо с них скользить на деревянных коньках! А еще дальше- с подножья горы, откуда текла Мерген,- скатываться на самодельных санях! Когда спадет мороз- лепить из снега крепости, людей, коров, овец; в кустах на той стороне Мерген ставить петли на зайцев и куропаток!" [1, с.9]. Здесь ритм повествования отличается краткостью и лаконичностью. Переводчикам не удалось сохранить эту особенность стиля автора: "Чадырды айландыра тегерик кӧп тоҥдор болгон. Оноҥ агаш кӧнекло jыҥылаарга кандый jакшы! Оноҥ ары Мерген агып тӱшкен кырдаҥ чанакла jыҥылаарга сӱрекей jакшы! Соок тӱшкен кийнинде кардаҥ ӧргӧлӧр, улус, уйлар, койлор эдерге ле Мергенниҥ ол jанында jырааларга барып, койондорго ло кӱртӱктерге тузак тургузарга кандый jакшы!" [2, с.9]. В этом отрывке переводчики решили три раза повторить "кандый jакшы" ("как хорошо"). Видимо, это сделано для того, чтобы сохранить в целостности чувства, настроения, описанные в тексте. Эта находка переводчиков удачна, так как сохранена общая смысловая характеристика отрывка, но утрачена та лаконичность в построении фраз, характерная для стиля С.Токи. Кроме того, в предложении "Оноҥ ары Мерген агып тӱшкен кырдаҥ чанакла jыҥылаарга сӱрекей jакшы!" ("А еще дальше- с подножья горы, откуда текла Мерген,- скатываться на самодельных санях") при переводе утрачена не только связь между частями, но и исчезла та точность, с которой описывает автор пейзаж. Он уточняет "дальше", а именно "с подножья горы, откуда текла Мерген..., хорошо скатываться на самодельных санях". Это уточнение в переводе утрачено.
Наряду с тем, что фразы С.Токи очень лаконичны, они заключают иногда в себя, как сказано выше, смысл целого развернутого повествования. Например, он пишет: "Конь- животное умное; недаром он сразу понял, что ему вверена жизнь нового седока, и теперь в меру оставшихся сил перебирает ногами" [1, с.90]. В переводе же это звучит так: "Ат- сагышту мал, ол оныҥ jӱрӱми jаҥы кижиниҥ колына берилгенин jарт билгендий, эмди капшай амыраарга бараткандый, сандарын бар jок кӱчиле ичкери jылдырып баратты" [2, с.96]. Здесь переводчиками сохранена лаконичность фразы, но при этом они не прочувствовали и не сохранили содержание фразы, вложив в ее перевод свое видение (предположение)- "капшай амыраарга бараткандый". Это в корне меняет то, что хотел выразить автор, а именно ответственность коня перед человеком, а не наоборот, как в переводе.
Еще одной особенностью повествования С.Токи является то, что в описании природы он- мастер, использующий самые причудливые сравнения, самые яркие краски и необычные образы. Именно эти лирические описания особенно удачно передают молодые писатели-переводчики. Например, в переводе читаем: "Мергенде кӱски тымык эҥгир де турган болзо, jӱзӱн-jӱӱр кӱски jалбырактардыҥ ӧҥи алтын таҥдактыҥ ортозынаҥ, оноҥ до jарык болуп билдирет. Салкын согордо, jалбрактар jалкурып, баштапкы кардый, jерге тӱжӱп турдылар" [2, с.96] ("Хотя над Мерген настал тихий осенний вечер, разнообразная окраска осенних листьев сквозь золотую мглу казалась еще более яркой. Ветерком сдувает листья, и они лениво, как первые снежинки, падают на землю") [1, с.91]. Здесь передана и яркость красок, и картина осеннего вечера, описанная в оригинале: сохраняется чувство покоя и тихой радости. Это достигается средством передачи всех образных сравнений "jалкуурып"- "лениво", "как первые снежинки"- "баштапкы кардый", "золотая мгла"- "алтын таҥдак" (что более полно рисует картину, хотя и отступает от текста) повествования автора.
Или же другой пример: "Мергенниҥ агып тӱшкен jерин кыймыгы jок турган тымык тайга корулайт. Ого шуургандар ла jоткондор jетпес. Jараттардыҥ дезе улай-телей турган сӱмер башту кырлар корулайт, ол сӱмерлерде jайдыҥ сыраҥай ла изӱ айларында мӧҥкӱ кар мызылдап jадар" [2, с.7] ("Истоки Мерген стережет неподвижная, темная тайга. К ним не доходят метели и бури. Охраняет берега цепь остроглавых горных вершин, а на этих вершинах даже в самые знойные месяцы сверкает снег") [1, с.6]. Перевод выполнен очень точно. Здесь переводчики сохраняют не только образность, яркость красок и стиль повествования автора, но и все синтаксические и морфологические особенности. Здесь как раз можно говорить о "точной точности" в переводе, когда сделан подстрочный, буквальный перевод, точно передающий и содержание, и смысл, и звукопись, красочность оригинала.
Молодые писатели-переводчики достоверно передали алтайскому читателю не только красоту и загадочность природы, описанной С.Тока. Их заслугой является то, что они в полной мере сохранили в переводе колорит тувинской действительности (изображенной в повести) начала века. Вне перевода остались такие слова, как тужуметы (чиновники), арбан, сумон и хомун (административно-территориальные единицы деления тувинского народа), шаагай (орудие пытки), лама и др.
Кроме того, особый национальный колорит придают такие слова, как "эки" (здравствуйте), "аал" (айыл- юрта), "талган" (теертпек- просяная лепешка), "дунза" (таҥкы- дешевый табак), кӧк кӧстӱлер (бӧрӱлер- волки), "мыкылаш" (jудурук- кулак), "бызанчы" (музыкальный инструмент) и мн.др.
Так же сохранению в произведении чисто тувинского пафоса способствует сохранение без изменения имен собственных: Тас-Баштыг, Чолдак-Степан, Каа-Хем (Малый Енисей), Таш-Чалан, Хем-Белдир.
Встречаются в тексте повествования и элементы фольклора, которые гармонично переплетаются с ним. Эти песни, а также сказка о Кодур-Ооле и Биче-Кыс, текст которой очень удачно переведен переводчиками. Так, например, встречаются в ней слова песни, которые на русском языке звучат так:
Как голосом кукушки Полны леса, Так словами любимой Полны сердце мое и кровь![1, с.90]. |
Эдил кӱӱктиҥ эткени Эбире jерге торгулды. Эптӱ ӱӱрем айтканы Эт-jӱрекке томулды [2, с.71]. |
Слова песни переданы на алтайском языке через слова алтайской песни. Это очень удачная находка переводчика послужила тому, что песня в алтайском переводе звучит мелодично и красиво, тогда как в русском варианте приближена к прозе.
В изображении образа героев повести у переводчиков имеются как успехи, так и некоторые неудачные моменты. Так, например, автор описывает внешность сестры Тывыкы: "Албанчи (всегда была с нами) во всем стала нам второй матерью, но как они не похожи друг на друга: Албанчи- высокая, плотная, с тяжелыми косами; глаза большие, глубокие, как ущелье с густыми черными ресницами, быстрые и светлые, как вспышка зарницы" [1, с.10]. В этом образе самое прекрасное- это глаза. Именно им автор уделяет большую часть своего внимания: яркие сравнения и богатые краски. Автор, описывая необыкновенные и прекрасные глаза Албанчи, в тексте для акцентировки этого момента синтаксически выделяет точкой с запятой эту часть предложения. В переводе же этот образ утратил всю прелесть, потускнел: "Албанчи- бистиҥ экинчи энебис болгон, jе олор бой-бойлорына кандый тӱҥей эмес: Албанчы бийик сынду, эт-каны толу, койу чачту, тегерик jаан кӧстӱ, койу кара кирбиктӱ, костӧри таҥ чолмондый болгон" [2, с.9]. Здесь все черты внешности, их достоинства: и рост, и волосы, и ресницы, и глаза- просто перечисляются, а яркие сравнения, метафоры оригинала отсутствуют. Этот недостаток переводного произведения заключается в недостаточной внимательности переводчиков: если бы они больше внимания уделили внешнему описанию Албанчи, то им удалось бы передать в полной мере всю красоту и силу образа этой красавицы.
В описании же образа Тожу-Хелина, например, переводчики довились явных успехов. Так, они переводят: "Орто jашту, тазада кырып салган башту, арык тӧӧниҥ ӧркӧжиндий, салактап калган тумчукту, сары торколо кыптаган тере тонду, чӱмдеп кӧктӧгӧн ӧдӱктӱ кижи энемниҥ эзен-амырына кару бербеди. Ол оттыҥ jанынаҥ бис jаар соок кӧрӱп отурарда, койоннын балазын теберге турган тейлегенге тӱҥей болды" [2, с.20].
Для сравнения, у автора так: "Человек средних лет с начисто обритой головой, с носом, конец которого свешивался вниз, как горб у чахлого верблюда, в шубе на ягнячьем меху, крытой желтым шелком, в узорных шапках, ничего не ответил на приветствие матери. Человек сидел за очагом и недоброжелательно поглядывал на нас, он походил на старого коршуна, который собирался подхватить зайчонка" [1, с.18].
Здесь внешний облик Тожу-Хемина подчеркивает и его внутреннюю сущность: безжалостность, звероподобие, что в полной мере сохраняется и в переводе. Переводчики в полной мере сохраняют до мелочей каждый описанный жест героя, каждое сравнение. В итоге, в переводе вырисовывается тот же яркий образ, что и в оригинале.
Подводя итог всему сказанному, отметим, что в переводе повести С.Тока "Слово арата" на алтайский язык есть как свои недостатки, так и достоинства. Причиной несовершенности перевода, конечно же, во многом является отсутствие переводческого опыта у молодых переводчиков. Несмотря на это, этот перевод по достоинству можно назвать достоянием алтайской литературы, т.к. переводчиками в общем объеме сохранено содержание, передано без искажения и сокращения, так же достаточно верно передана поэтика произведения, мысли автора.
Литература