| |
Лекция 5Тема: Слово - жанр литературы второй трети XII -середины XIII веков.1. «Слово о полку Игореве» (общие установки для изучения памятника).2 . «Слова» Кирилла Туровского.3. «Слово Даниила Заточника». |
а/. Культура Руси указанного периода характеризуется обилием и своеобразием местных черт, развившихся в ней в процессе феодального дробления государства. Качественные различия областных литератур обусловлены не делением Русской земли границами княжеств (см. карту) и замкнутостью их культур, а тем, что в каждом из них создавались свои собственные условия для развития культуры (об этом советую прочитать в новых изданиях: 1)Еремина Т. С. Мир русских икон: История, предания. - М., 2002; 2) Еремина Т. С. Мир русских монастырей: История, предания.- М., 2002; 3) Пастухова З. И., Пономарева Е. Н. Древнерусские города. - Смоленск, 2004; 4) Петров - Стромский В. Ф. Тысяча лет русского искусства: история, эстетика, культурология. - М., 1999). Но «Устное народное творчество, народные исторические и лирические песни были повсюду теми же. Русский язык, несмотря на диалектные различия, был понятен повсюду. И это в первую очередь и обусловливало рост единства русской культуры» (эта мысль впервые высказана Д. С. Лихачевым в 1950 г . в книге «Слово о полку Игореве»: Историко-культурный очерк» и развита во втором её издании, в монографии «Слово о полку Игореве» и культура его времени. - Л., 1978);
б /. В культуре заметны повышенный интерес к художественному слову, оживленная деятельность местных литературных школ , дальнейшее развитие разнообразия литературных жанров. Знакомство с основными принципами изображения исторического события и человека в памятниках позволяет нам детализировать представления о взаимодействии жанров в ДРЛ. В рамках данной лекции обратимся к ораторским жанрам, чтобы подготовиться к работе над «Словом о полку Игореве» (4 часа практических занаятий).
в/. XI - XII века называют «золотым веком» русского ораторства . Эпидиктическое красноречие занимает ведущее место в литературе. Речи (слова) на Руси не произносились непосредственно перед аудиторией (ср. с устной импровизацией Древней Греции и Рима), а писались и распространялись в многочисленных рукописных списках;
г/. Речь (« слово» ) позволяла обратиться к массовой аудитории, ставила проблемы широкого общественно-политического или философско-богословского охвата, отличалась злободневностью. В церковном и светском красноречии обсуждались вопросы войны и мира, обороны границ Руси, внешняя и внутренняя политика, борьба за политическую и культурную независимость, против претензий Византийской империи на мировое господство.
Прежде чем приступить к рассмотрению памятников русского красноречия, необходимо сформировать общее представление об истории и теории это вида словесного творчества.
Термины, которыми обозначаются разряды красноречия ( дидактическое и эпидиктическое), вам знакомы из курсов риторики и античной литературы. Вы знаете, что уже в V в. до н.э. в Греции развиваются почти параллельно судебное, дидактическое и эпидиктическое красноречие, что основоположниками аттического красноречия были Горгий из Леонтин в Сицилии (около 483-375 до н. э.) и Исократ (436 - 338 до н.э.). Уже тогда возникают и позднее закрепляются в риториках резкие отличия трех разрядов красноречия не только по форме и содержанию, но по объему и по языку.
Особенности дидактических текстов: содержание - непосредственное назидание, информация, полемика. В ДРЛ произведения этого типа обозначались терминами «поучение» или «беседа». Они невелики по объему, часто лишены риторических украшений, пишутся на общедоступном разговорном русском языке. Произведения этого разряда не предъявляли к автору особых требований, они могли составляться всеми, кто владел хоть минимальным даром речи.
Особенности эпидиктических текстов: содержание - обсуждение глобальных проблем общественно-политического охвата, « патетическая лирика» (термин И. П. Еремина). В отличие от поучений и бесед произведения эти обозначались термином « слово ». От писателя требовалось строгое соблюдение правил, подражание античным образцам. Композиция, стилистика, язык произведения тщательно прорабатывались.
Разницу между двумя разрядами ораторских произведений лаконично сформулировал И. П. Еремин: «Дидактическое красноречие - литературное ремесло, эпидиктическое красноречие - искусство» (Еремин И. П. Лекции и статьи: - С. 66).
В учебниках этот материал представлен по-разному: в лихачевском отдельно рассмотрено торжественное и учительное красноречие («Слово о Законе и Благодати», Климент Смолятич, Кирилл Туровский, произведения Владимира Мономаха в гл. 1; «Моление Даниила Заточника» и произведения Серапиона Владимирского - в гл. 2); В. В. Кусков вычленяет вопрос «Ораторское красноречие»: «Слово о Законе и Благодати» и творчество Владимира Мономаха; у В.В. Кускова и Н. И. Прокофьева нет отдельного вопроса о красноречии, «Поучение» Владимира Мономаха и «Моление Даниила Заточника рассматриваются в череде выдающихся произведений ДРЛ - это основной принцип построения данного учебного пособия. Наиболее полно красноречие указанного периода описано И. П. Ереминым (Указ. соч., -С. 65-98). В хрестоматии, составленной Л.А. Дмитриевым, даны тексты «Слова о Законе и Благодати», «Поучения Владимира Мономаха», «Моления Даниила Заточника», «Слова о погибели русской земли», «Слова 2» Серапиона Владимирского.
Особенности дидактического (учительного) красноречия рассмотрим на примере «Поучения мудрого епископа Белгородского». Памятник приписывается Григорию, жившему в конце XII века, в рукописи он назван «философом» (мудрецом). Поучение известно в двух списках, хранящихся в ГПБ: 1) «Поучение философа, епископа Белгородского», 2) «Слово святого Григория Богослова ко всем христианам о пьянстве»; списки почти тождественны в первой части и существенно разнятся во второй. Поучение адресовано простому люду, не искушенному в книжной премудрости, написано в краткой увещевательной форме. Его особенность - полное отсутствие цитат из Священного писания. Эмоциональные доказательства ритора диктуются простой и понятной логикой умудренного жизнью человека.
Этого книжника считают епископом Белгорода - городка под Киевом; в церковной иерархии того времени он мог, предполагают, заменять митрополита. Скорее всего, поучение было произнесено в один из таких периодов перед прихожанами знаменитой Софии - см. начало: «Приблизьтесь, все мужи вместе и жены, церковные и светские, монахи и попы, богатые и бедные, местные и чужеземцы, соберитесь и послушайте меня, хоть я и не пастырь ваш и не знаю, как начать. Ибо только нахожусь я рядом с пастырем и вместо пастыря оставлен вам я , но ничего враждебного не совершу, хотя вижу всех убиваемых и на земле несчастной падающих - и спешу на помощь» (подчеркнуто нами - Т. Ш.; текст цит. по ПЛДР: 12 век. - С. 403 - 407).
Поводом для поучения послужило безмерное пьянство киевлян. Оратор создаёт отталкивающе-натуралистическое описание пьяниц: «И тот лишь считаете праздник славным, если лежат все, будто мертвые спьяну, как идолы, - с разверстыми ртами, но языками безгласными, с очами открытыми, но невидящими, с ногами, которые не могут ходить!». Такое поведение оценивается с позиций христианской нравственности как сотворение радости дьяволу: «Когда вы упьетесь, тогда вы блудите и скачете, кричите, поете и пляшете, и в дудки дудите, завидуете, пьете чуть свет, упиваетесь, блюете и льстите, злопамятствуете, гневитесь, бранитесь, хулите и сердитесь, возноситесь, срамословите и кощунствуете, вопиете и ссоритесь, море вам по колено, смеетесь, крадете, бьете, деретесь и празднословите:»
Цель поучения - отвратить прихожан от столь пагубной привычки. Она сформулирована сначала иносказательно - через образ пожара как всенародного бедствия, а в центральной части текста - прямо. Ср.: «И вы же все, сколько вас душу имеет человеческую и еще не совсем звероподобны ( подчеркнуто мною - Т. Ш. как словесное выражение представления о деградации пьющих), если видите, чей дом пожаром занимается и когда он совсем уже пропадает, не со рвением ли обеими руками поднимаетесь и спешите, стараясь загасить огонь и пламя? Как же я, видя не одни лишь дома, но весь город, не только город, но и окрестности его погорающими, полностью сожженными, и не от огня дерево, но от пламени погибающих, то не восскорблю ли душою и, насколько есть во мне силы, не попытаюсь ли загасить пламя?» - «Я же, поверьте мне, ужасаюсь, раздумывая, как в вас бесы ликуют и сатана торжествует в вас и радуется пьянству, чтимому вами:». В поучении четко выражена позиция говорящего как истинно страдающего пастыря: «Я рыдаю и плачу оттого, что больше Христа вам угоден дьявол:Горе мне! Горе мне! Каким образом устроил это господь в те дни, в какие не ждал я, что увижу людей, чтящих деяния беса?!».
После столь эмоционального описания картин пьянства и нравственной их оценки оратор переходит к собственно увещеванию: «Прекратите, братья, проклятое пьянство, ибо на радость нам дал бог напитки, а так же в угодное время, а не на пьянство».
В тексте наличествует система риторических приемов, свидетельствующая, что слово произносилось в обстановке непосредственного общения: неоднократно звучит призыв «Верьте мне», восклицание «Горе мне!», риторические вопросы типа «Так скажите же мне, как вы бога восславите?», моделируются контрдоводы собеседников в форме прямой речи, введенной словами автора - «И говорите мне:».
Концовка произведения традиционна для пастырского слова: «Если, покаясь, не оставите подобных поступков, то будут вас мучить бесконечное время в негасимом огне! Богу нашему слава и власть с отцом и с духом святым и теперь, и всегда, и во веки веков. Аминь».
Для анализа нами взят текст, не утративший, согласитесь, актуальности и сегодня. Его живая разговорная стихия ощущается лишь при чтении на древнерусском языке, перевод несколько снижает общую эмоциональность текста, поэтому рекомендую постараться прочесть произведение на языке оригинала по указанному изданию.
Особенности эпидиктического красноречия. Как уже отмечалось, торжественное красноречие требовало не только глубины замысла, но и владения творческой техникой (эффектная композиция, умение увлечь слушателя, потрясти его, настроить на соответствующий теме речи торжественный лад). По мнению И. П. Еремина, о специальной выучке древних ораторов свидетельствует «известное единство литературного строя дошедших до нас памятников торжественного красноречия» ( Еремин, - С. 74 - 75).
Такое произведение состоит из трех частей: вступление, повествовательная часть, заключение .
Вступление - это эффектное начало, цель которого - привлечь внимание слушателя или читателя, определить цель говорящего; оно не связывается с содержанием речи («слова»)
Повествовательная часть - рассказ о том или ином конкретном событии, всегда эмоциональный, перемежаемый отступлениями, пояснениями или комментариями автора, «лиро-эпический по своей природе» (И. П. Еремин).
Заключение - завершение произведения (в церковном произведении - молитва, в светском - похвала герою повествования или обращение автора к слушателям с каким-либо призывом) .
Стилистические приемы: риторические обращения к слушателю (читателю) или к героям повествовательной части; риторические восклицания и вопросы, метафоры, антитеза и повтор, ритмизация речи.
Эта система требований была выработана в III - II веках до н.э., когда эпидиктическое красноречие вытеснило собою все остальные виды литературного творчества, и достигла апогея в III - IV веках н.э., в эпоху «второй софистики». «В IV - V вв. все наиболее прославленные мастера христианского эпидиктического красноречия эпохи его расцвета: Иоанн Златоуст, Григорий Нисский, Епифаний Кипрский - были учениками софистов .<:> Усвоенную ими от софистов традицию христианские мастера эпидиктического красноречия в свою очередь передали в наследство в Х - ХI вв. сперва болгарам, а затем и русским» (Еремин,- С. 79). С офисты - (от греч. Sophistes - искусник, мудрец) - в Древней Греции люди, сведущие в какой-либо области: 1) профессиональные учителя философии и красноречия 2 пол. V - 1-ой пол. IV вв. до н. э. (Протагор, Горгий, Гиппий, Продик, Антифонт, Критий и др.; для софистов характерна выработка прагматических рецептов поведения человека в обществе (критика традиционной морали, скептическая теория познания, риторическая, логическая и лингвистическая теория «убедительной речи»);2) профессиональные ораторы II - V веков н. э., культивировавшие классические образцы древнегреческой риторики. Вторая софистика - течение в древнегреческой литературе, возникшее в начале II в., стремившееся обобщить многовековой опыт античной риторики; практика и теория второй софистики были восприняты византийской литературой.
Произведения столпов христианского красноречия уже в XI веке ходили на Руси и на греческом языке, и в переводах. Так, в сборнике постоянного состава «Златоструй» (во вступлении - «Прилоге» объяснена этимология названия - «сладкие речи» её словно «златые струи» омывают душу людей) содержались слова, надписанные именем Иоанна Златоуста. Известны две редакции памятника: Полная (138 слов) и Краткая (67 слов), дошедшие в большом количестве списков. «Златоструй» использовался при составлении других сборников устойчивого состава - «Златоуста» и «Торжественника», позднее - для составления Великих Миней Четьих митрополита Макария. Слова и поучения, входящие в состав Полной редакции, имеют в основном дидактический характер. В них говорится о необходимости посещать церковь, о соблюдении поста, об искреннем покаянии, о почтении к родителям. Верующих призывают быть щедрыми на милостыню, терпимыми к окружающим, заботиться о чистоте помыслов и поступков, помнить о грядущем суде - см. названия речей: «Слово о милостыне», «Слово о будущем суде», «Слово о молчании и неудержании языка» и т. п.
Писатели Киевской Руси получили в наследство веками накопленный риторический опыт. В науке бытует мнение, что эпидиктическое красноречие Древней Руси XI - XII вв. - последнее звено той цепи, древность которой исчисляется в полтора тысячелетия. Знакомство с лучшими его образцами позволяет нам, восхищаясь совершенством средневековых текстов, приобщаться к этой традиции и совершенствовать навыки публичного выступления.
Древнейшим из дошедших до нас памятников торжественного красноречия Киевской Руси является созданное между 1037 и 1050 гг. «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона. (Илларион - митрополит киевский, оратор и писатель, церковно-политический деятель, единомышленник и помощник князя Ярослава в борьбе за политическую и идеологическую независимость от Византии; первый по крови русский митрополит).. В рукописи произведение озаглавлено так: «О законе Моисеом данеем и о благодати и истине Иисус Христом бывши. И како закон отиде, благодеть же и истина всю землю и вера в вся языки прострется и до нашего языка рускаго. И похвала кагану нашему Влодимеру, от него же крещении быхом». «Слово» является образцом русского политического красноречия, утверждает идею равенства всех народов, написано с искренним патриотизмом, пронизано историософскими мыслями.
Концом 11 века датируется «Похвала» Феодосию Печерскому - типичный образец похвальной речи в честь общественно-политического и церковного деятеля. С биографическими сведениями о нем вы можете познакомиться по ПВЛ (статьи 1051, 1073, 1074, 1091, 1108 годов). Текст дошел в списках «Киево-Печерского патерика» и в ряде списков «Торжественника». Он опубликован в ПЛДР: 12 век. - С. 455-469 - «Похвала преподобному отцу нашему Феодосию, игумену Печерскому, монастырь которого в богоспасаемом городе Киеве. Слово 11. Памятник настолько точно соответствует правилам торжественного красноречия, что вам не составит труда самостоятельно проанализировать его композицию и стиль.
Указанные памятники свидетельствуют, что уже в XI веке в Киевской Руси наряду с учительным активно развивалось торжественное красноречие. Наивысшего расцвета, по мнению специалистов, оно достигает в XII веке. Именно тогда в сфере церковной ораторской прозы был создан цикл речей Кирилла, епископа г. Турова. (ум. до 1182 г .). Кирилл Туровский известен как автор поучений, торжественных слов, канонов, молитв, похвал святым; дошли свидетельства о его полемике с епископом- еретиком (ересь - религиозное течение, противоречащее церковным догматам господствующей религии, отступающее от неё; еретик - последователь ереси) Феодором и о переписке с князем Андреем Боголюбским. Вопрос о принадлежности некоторых слов и поучений Кириллу остается в науке до сих пор спорным. Ему атрибутируются без сомнений «Притча о душе и теле», «повесть о белоризце и мнишестве», «Сказание о черноризцем чине», восемь слов на церковные праздники, тридцать молитв и два канона.
Наибольшую известность приобрели торжественные слова, написанные на двунадесятые праздники и на воскресные дни пасхального цикла (от Пасхи до Пятидесятницы) : «В неделю цветную о сказании евангельстем святаго Кирилла», «Слово Кюрила недостойнаго мниха на святую Паску во светоносный день воскресения Христова от пророческых сказаньи», «О Фомине испытании ребр господень», «Святого Кюрила мниха слово о сънятии тела Христова с креста, и о мироносицах, от сказания евангельского, и похвала Иосифу в неделю 3-ю по Пасце» и др. Лучшее научное издание трудов Кирилла осуществлено И. П. Ереминым - см. Еремин И. П. Литературное наследие Кирилла Туровского. - ТОДРЛ, 1955, т. 11; 1956. т. 12; 1957, т. 13, 1958, т. 15.
Рассмотрим художественные особенности «слов» Кирилла Туровского на примере «Слова о снятии тела Христова с креста и о мироносицах на тему евангельскую, и похвалы Иосифу Аримафейскому в неделю третью по Пасхе» (цит. по ПЛДР, 12 век, - С. 312 - 323). Такой тип ораторского произведения предназначался для произнесения в храме в присутствии молящихся, в обстановке праздничного богослужения. Содержание его столь же традиционно, как и сам праздник, отмечаемый ежегодно. Как и в других «словах» цикла, в нем развиваются три темы: похвала празднику, разъяснение его смысла, воспоминания о событиях, в честь которых праздник установлен.
Мы легко вычленим в тексте все три элемента композиции эпидиктического памятника:
1) вступление - невелико по объему, немногословно, его задача - привлечь внимание слушателей. Тема вступления задана косвенно, через развернутое сравнение, построенное на игре отдаленными аналогиями: «После прошедшего праздника праздник достойней приспел, доставляя божию благость святой церкви. Ибо если и цепи златые, унизанные жемчугом, с драгоценным каменьем, радуют очи глядящих на них, - тем выше духовная нам красота, праздники святые, что радуют сердца верующих и души освящают. (курсив мой - Т. Ш.).» Такое сравнение риторически условно, но оно буквально ослепляет яркой живописностью (цепи златые, унизанные жемчугом, с драгоценным каменьем:). От вступления к повествовательной (центральной) части перебрасывается временной «мост» - (от прошедшего к настоящему), этим приемом слушатели приобщаются к евангельскому сюжету, становятся его своеобразными свидетелями: «Так сначала воскресением Христовым очистился мир и настала Пасха, освящая всех в вере; затем Фоминым опознанием ребер Христа возродилось творенье: как только коснулся рукою он ран, всем подтвердилось Христа воскресение во плоти. Ныне же Иосифа благообразного с мироносицами восславим, послужившего после распятия телу Христову; его евангелист называет богатым, родом из Аримафеи»;
2) повествование рассказывает о событиях, хорошо известных каждому христианину по евангельским сюжетам (Мф. 27, Мк. 15, Лк. 23, Ин. 19): вечером после распятия Христа Иосиф из Аримафеи, тайный ученик Христа, пришел к Пилату с просьбой отдать ему тело Иисуса. Купил плащаницу, снял тело с креста, обвил его пеленами с благовониями, положил в гроб, который высек в скале, прикрыл вход камнем. При этом участвовал еще один тайный ученик Христа - Никодим и женщины, сопровождавшие Христа на казнь. Возвратившись домой, они купили масла и благовония, чтобы, по обычаю, умастить тело. На другой день первосвященники упросили Пилата поставить к гробу стражу и приложили к камню печать. После праздника Пасхи женщины отправились к гробу и увидели, что камень отодвинут, а вместо тела Иисуса там находится ангел «в белой одежде», сообщающий о воскресении и велящий рассказать об этом апостолам. Поспешив к ним, женщины встретили воскресшего Христа.
Читая «слово», мы убеждаемся, что этот сюжет растворен Кириллом в риторическом повествовании, он занимает минимальную часть общего объема текста, складывается впечатление, что сюжет необходим лишь для связки монологов персонажей в смысловое целое. Первый монолог - плач Богоматери у тела Христа на кресте (объем в современном полиграфическом исполнении - целая страница); второй - просьба Иосифа к Пилату отдать тело Христа (чуть больше страницы), третий - плач Иосифа перед положением тела в гроб - (полстраницы), четвертый - монолог ангела перед мироносицами (чуть больше страницы);
3) заключение - пространная, не менее каждого монолога, похвала Иосифу и завершающая произведение молитва к нему.
Чтобы понять специфику «слов» Кирилла, необходимо внимательно изучить их стилистику. Так, вслед за И. П. Ереминым, авторы учебников называют основным стилистическим приемом этого книжника риторическую амплификацию - словесное варьирование, распространение темы до тех пор, пока её содержание не будет полностью исчерпано. «Там, где в рядовой речи достаточно одного слова, одного словосочетания, у Кирилла их значительно больше - пять, десять, пятнадцать. Тема развертывается до отказа, раскрывается во всех своих смыслах и оттенках» (Еремин, - С. 224). Практическое применение этого принципа привело к созданию замкнутых в стилистическом отношении фрагментов изложения - риторических тирад ; движение речи шло от одной тирады к другой. В основе тирады лежит чередование близких по значению и однотипных по синтаксической структуре предложений.
И. П. Ереминым вычленено в «словах» Кирилла несколько типов тирад, в основе которых а) густое скопление синонимов, строгая симметрия в расстановке слов каждого предложения; б) анафорическое повторение одного и того же слова или словосочетания в начале предложения; в) чередование риторических вопросов, на которые даются ответы, то положительные, то отрицательные; г) основанные на антитезе, когда предложение делится на две противопоставленные друг другу части, резко различные по своей интонационной окраске.
В рассматриваемом тексте мы обнаруживаем, что указанные риторические фигуры комбинируются в пределах одной тирады, это придает произведению соответствующую празднику пышность. Например, тирада в монологе Иосифа, обращенном к Пилату: « Дай мне, наместник, тело странника Иисуса, распятого меж двух разбойников, оклеветанного жрецами по зависти и поруганного воинами неправедно. Дай мне тело того Иисуса, которого сыном божиим называют книжники, а фарисеи объявляли царем; над его головою ты велел прибить доску с надписью: «Вот сын божий и царь Израиля». Дай мне тело того, которого собственный ученик жрецам обманом за серебро предал: Дай мне того распятого, которого, когда он входил в Иерусалим, ветвями младенцы встречали: дай мне того, уже умершего на кресте, о ком сказал ты евреям, просящим у тебя его смерти: «Не повинен я в крови праведника этого», - а, руки умыв, предал его на убийство». Скопление метонимических определений Христа в пределах этой тирады заставляет слушателей вспомнить всю его земную жизнь и осмыслить воскрешение как закономерный финал. В плаче Иосифа Кирилл виртуозно варьирует риторические фигуры: «Солнце незаходящее, Христос, творец всех и повелитель творения! Как святого смел я коснуться тела твоего, если не могут тебя коснуться небесные силы, что со страхом служат тебе? Какими пеленами обовью тебя, обвивающего землю мглою и небо облаками покрывающего? Или какие благовония возолью на твое святое тело, которому, дары с благовониями принесши, персидские цари как богу поклонялись, предвидя твое за весь мир умерщвление? Какие погребальные песни исходу твоему воспою, если в вышних немолчным гласом поют уже серафимы?...» Антитеза «земное - небесное» реализуется здесь в системе риторическимх восклицаний и риторических вопросов.
Мы убедились, что речь Кирилла каждой строкой создает атмосферу необыкновенно торжественного, праздничного ликования. Становится ясно, почему произведения Кирилла пользовались громкой известностью в древней Руси, а современники называли его «Златоустом». Во многом благодаря своему литературному творчеству Кирилл Туровский был причислен к лику святых - см. подробнее: Будовниц И. У. Общественно-политическая мысль древней Руси ( XI - XIV вв.) - М., 1960. - С. 268.
Формируя представление об ораторском искусстве Древней Руси, следует остановиться на памятнике, резко отличающемся от рассмотренных в данной лекции, - на созданном в 12 - 13 вв. «Молении» Даниила Заточника. Слово «заточник», скорее всего, прозвище, указывающее на занимаемое положение; оно может означать заключенного, сосланного человека или человека «заложившегося» - согласившегося на подневольную работу, «заточившегося» - согласившегося на кабальную работу.
Даниил Заточник - предполагаемый автор двух произведений, очень близких друг другу по тексту - «Моления» и «Слова». Исторические справки об этих произведениях содержатся во всех учебниках, поэтому мы подробно остановимся только на стилистических чертах текста, закрепляя наши представления о стилистике и вырабатывая навык вычленения стилеобразующих факторов. (Напомним: с тилистика изучает «способы построения из общего языкового материала речи, характерной для данного произведения или автора» Томашевский Б. В. Теория литературы. Поэтика. - М., 1999. - С. 30).
Д. С. Лихачев, изучая памятник, пришел к выводу: «Во всех редакциях оно оставалось тем же самым, отличалось выработанностью, устойчивостью формы. При чтении «Моления» остается такое ощущение, точно оно написано в хорошо знакомой в Древней Руси манере, продолжает какую-то традицию, тесно связанную с русской жизнью. Безвестные соавторы и «редакторы» «Моления» отлично ощущали тот стиль, ту манеру, ту идейную направленность, в которых оно написано, ценили их и стремились их не нарушить. Это дает нам право в общей характеристике «Моления» не различать особо отдельных редакций» (Лихачев Д. С. Исследования: - С. 185).
Многообразие научных гипотез о социальной принадлежности Даниила Заточника указывает на то, что в произведении ярко выражено личностное начало. Воображаемый или действительный автор жалуется своему князю на судьбу, просит его помочь и вместе с тем стремится посмешить или развеселить своего князя, описывая различные возможные способы выбраться из нужды. Главные предметы его самонасмешек - нищета, неустроенность, изгнанность отовсюду. Его реальные нищета и бессилие противостоят идеальному богатству и могуществу князя. В произведении Даниил Заточник не только смешит, жалуется, попрошайничает, многократно упоминая богатый княжеский стол, что наводит на мысль о принадлежности произведения к числу исполняемых на пиру. Но он говорит и о своем умственном превосходстве над окружающими князя боярами, демонстрирует начитанность, знание ремесел, что указывает, по мнению В. Г. Белинского, на то, что он осознавал себя не только попрошайкой-скоморохом, но и своего рода интеллигентом.
Текст являет собой своеобразную подборку афоризмов из Псалтыри, «Песни песней», «Премудрости Иисуса, сына Сирахова», «Притч Соломона», «Повести об Акире Премудром», сборников изречений типа «Пчелы» и «Стословца» Геннадия и других источников, а так же народной мудрости, осмысливающей русский быт. В тексте они скомпонованы в определенной сюжетной последовательности. В одной из редакций «Моление» так и называется - «Слово о мирских притчах и о бытейских вещах; подобно есть сему житье наше, и како ся в нем льстим».
Уже в самом начале Даниил как бы зазывает к себе слушателей: « Вострубим, как в златокованые трубы, во все силы ума своего, и заиграем в серебряные органы гордости своею мудростью. Восстань, слава моя, восстань в псалтыри и в гуслях. Встану рано и расскажу тебе. Да раскрою в притчах загадки мои и возвещу в народах славу мою. Ибо сердце умного укрепляется в теле его красотою и мудростью» (цит. По ПЛДР. 12 век. - С. 389 - 399). Приступ - первое предложение - это переделка стиха 9 псалма 56, стихов 3-4 псалма 107, но уже первые исследователи памятника (Айналов Д. В., 1908) отмечали, что в этом метафорическом вступлении есть черты реальной действительности: Даниил мог быть участником княжеских игрищ, игрецом на гуслях - см. предложение, выделенное мною курсивом. Скоморошьи гусли не раз будут упомянуты в памятнике.
Но конкретным адресатом произведения является князь, обращения к нему (господине - княже господине - княже мой, господине - господине мой) проходят через весь текст, который венчается традиционной для риторических жанров молитвой: «Господи! Дай же князю нашему силу Самсона, храбрость Александра, разум Иосифа, мудрость Соломона, искусность Давида и умножь, господи, всех людей под пятою его. Богу нашему слава, и ныне, и присно, и вовеки.»
Цель произведения четко вербализована: «Всё это написал я, спасаясь от лица бедности моей, как рабыня Агарь от Сары, госпожи своей.
Но видел, господине, твое добросердечие ко мне и прибег к всегдашней любви твоей. Ибо говорится в Писании: просящему у тебя дай, стучащему открой, да не отвергнут будешь царствия небесного; ибо писано: возложи на Бога печаль свою, и тот тебя пропитает вовеки».
Даниил постоянно взывает к щедрости князя, просит подаяния: «Взываю к тебе, одержим нищетою: помилуй меня, потомок великого царя Владимира, да не восплачусь, рыдая, как Адам о рае; пусти тучу на землю убожества моего», «Княже мой, господине! Избавь меня от нищеты этой, как серну из сетей, как птицу из западни, как утенка от когтей ястреба, как овцу из пасти львиной» - молит не о свободе, а только о подаянии. Некоторые формы мольбы метафорически или прямо вводят слушателя в обстановку княжего пира: «Княже мой, господине! Покажи мне лицо свое, ибо голос твой сладок и образ твой прекрасен; мед источают уста твои, и дар твой как плод райский.
Когда услаждаешься многими яствами, меня вспомни, хлеб сухой жующего; или когда пьешь сладкое питье, вспомни меня, теплую воду пьющего в укрытом от ветра месте..»
Даниил просит милостыни и милости: «Птица радуется весне, а младенец матери; весна украшает землю цветами, а ты оживляешь людей милостью своею, сирот и вдовиц, вельможами обижаемых». Милость имеет для Даниила только материальное выражение - это злато, серебро, подачка с княжеского стола, и он считает себя достойным её, а потому просит не раздавать богатств кому попало: «Господине мой! Не лиши хлеба нищего мудрого, не вознеси до облак глупого богатого » или «Не сей на межах жита, ни мудрость в сердцах лукавых. Ибо глупых не сеют, не жнут, ни в житницу не собирают, но сами себя родят. Как в дырявые меха лить, так и глупого учить ; ибо псам и свиньям не нужно ни золота, ни серебра, а глупому - мудрых слов; мертвеца не рассмешишь, а глупого не научишь».
Из всех качеств князя Даниил превозносит его щедрость и восхваляет богатство: «Да не будет сжата рука твоя, княже мой, господине, на подаяние бедным: ибо ни чашею моря не вычерпать, ни нашими просьбами твоего дому не истощить. Как невод не удерживает воды, а только рыб, так и ты, княже, не удерживай злата и серебра, а раздавай их» или «Ибо щедрый князь - отец многим слугам: многие ведь оставляют отца и матерь и к нему приходят:. Ибо щедрый князь - как река, текущая без берегов через дубравы, поит не только людей, но и зверей; а скупой князь - как река в берегах, а берега каменные: нельзя ни самому напиться, ни коня напоить».
Свою нищету Даниил подчеркивает по принципу контраста с богатством князя: «: и покрыла меня нищета, как Красное море фараона». «Ибо я, княже господине, как трава чахлая, растущая под стеною:», «Я ведь, княже, как дерево при дороге: многие обрубают ему ветви и в огонь кидают; так и я всеми обижаем, ибо не огражден страхом грозы твоей». Стилистика просьб подсказывает, что Даниил не один: «Посмотри на птиц небесных -не пашут они, ни сеют, но уповают на милость божию; так и мы, господине, ищем милости твоей» . Одного не лишен Даниил - ума: «Господине мой! Не смотри на внешность мою, но посмотри, каков я внутри. Я, господине, хоть одеянием и скуден, но разумом обилен; юн возраст имею, а стар смысл во мне. Мыслию бы парил, как орел в воздухе.
Но поставь сосуд гончарный под капельницу языка моего, да накаплет тебе слаще меду слова уст моих». «Отнять у себя право на ум - это значит бы отказаться и от прав на остроумие, на юмор. Поэтому многие из сообщаемых Даниилом о себе биографических сведений, жалобы на свои несчастия, на свое безденежье, трусость, на свою жену и пр. строго соответствуют литературной позиции Даниила как юмориста, смешащего читателя, а, может быть, и зрителя собой самим, своим положением» (Лихачев Д.С. Исследования, с. 198)
Анализируя стиль Заточника, невозможно не остановиться на фрагменте, посвященном злой жене (слово «злой» имело в древнерусском языке основное значение «плохой, дурной»), поскольку в нем особенно ярко проявляется балагурство Заточника. Мысль о женитьбе приводит его в ужас: «Неужели скажешь мне: «Женись у богатого тестя, чести ради великой; у него пей и ешь»? Лучше бы уж мне вола бурого ввести в дом свой, чем злую жену взять: вол ведь не говорит, ни зла не замышляет, а злая жена, когда её бьешь, бесится, а когда кроток с ней - заносится, в богатстве гордой становится, а в бедности злословит.
Что такое жена злая? Торговка плутоватая, кощуннница бесовская. Что такое жена злая? Людская смута, ослепление уму, заводила всякой злобе, в церкви сборщица дани для беса, защитница греха, заграда от спасения...
Хорошая жена - венец мужу своему и беспечалие, а злая жена - горе лютое и разорение всему дому. Червь дерево точит, а злая жена дом своего мужа истощает. Лучше в дырявой ладье плыть, нежели злой жене тайны поведать: Лучше камень бить, нежели злую жену учить:
Что злее льва среди четвероногих и что лютее змеи среди ползающих по земле? Всех тех злее зла жена. Нет на земле ничего лютее женской злобы».
Заметим, что слова «о злых женах» встречаются в древнерусской книжности уже с 11 века, Они входят в состав Изборника 1073 г ., Златоструя, Пролога, Измарагда, многочисленных сборников. Одним из основных источников древнерусских «Слов» является сочинение о женах, помещенное в «Вопросах и ответах» Анастасия Синаита. Русские книжники, опираясь на переводную литературу, создавали оригинальные версии слов «О злых женах», особенно интенсивно этот процесс шел с 15 века.. Среди текстов, которыми книжники пополняли свои сочинения «о злых женах», заметны «мирские притчи». Это небольшие сюжетные повествования: о муже, плачущем о злой жене; о продающем детей от злой жены; о старухе, глядящейся в зеркало; о женившемся на богатой вдове; о посекшем первую жену и просящем за себя другую и др. Поскольку «Молении» Даниила Заточника дошло до нас в списках 16 - 17 веков, его редакторы имели перед собою многочисленные образцы подобных сюжетов - см. в составе «Моления» сюжет о муже, продающем детей от злой жены: «У некоего человека умерла жена, он же по смерти её начал продавать детей. И люди сказали ему: «Зачем детей продаешь?» Он же ответил: «Если родились они в мать, то, как подрастут, меня самого продадут». Согласитесь, сочинения подобного рода не утратили своей актуальности и в наши дни.
Обратим внимание на то, что острословие Даниила носит признаки скоморошьего балагурства: 1) он пересыпает речь многочисленными небылицами: «Как в дырявые меха лить, так и глупого учить; ибо псам и свиньям не нужно ни злата, ни серебра, а глупому - мудрых слов; мертвеца не рассмешишь, а глупого не научишь. Коли пожрет синица орла, коли поплывет камень по воде и коли начнет свинья на белку лаять, тогда и глупый уму научится»; 2) переиначивает географические названия: «:кому Боголюбово, а мне горе лютое,; кому Белоозеро, а мне оно смолы чернее, кому Лаче - озеро, а мне, на нем живя, плач горький; кому Новый Город, а у меня в доме и углы завалились»; 3) в пределах одного предложения использует слова с созвучными окончаниями (своеобразные рифмы): погрести - привести, чтить - стыдить, укоряет - осуждает и т. п.; 4) использует снижено - бытовую лексику, с её помощью строит целые сценки грубоватого характера: « Видел жену безобразную, приникнувшую к зеркалу и мажущуюся румянами».
Даниил Заточник привлекает внимание исследователей своей двойственностью: униженный и гордый своими знаниями, пытающийся выбраться из нужды и притязающий на место княжеского советчика, смешащий и учащий князя, этот интеллигент чем-то напоминает героев Достоевского, Гоголя или Лескова.
• Наровчатов С. С. Необычное литературоведение. - 2-е изд. -М., 1973.
• Пушкин А. С. Мысли о литературе. -М.: Современник, 1988. - С.472.